Борьба стала еще одной его привычкой, которую он перестал замечать. Но это не отменяло ее существования. Всякий раз, вздрагивая от изнуряющего кашля, Укитаке непроизвольно цеплялся за ускользающие нити жизни, такие слабые, что кажется невозможным, что они способны выдержать какую-либо тревогу, не говоря уже о таком испытание, как хроническая болезнь. Однако даже плохое здоровье не могло заставить улыбку сползти с губ Укитаке, но в Кайене не зря признали гения, он был способен опровергнуть самую устоявшуюся истину.
Его смерть круто подкосила капитана, Джууширо стоило больших усилий выглядеть как обычно, вести себя как обычно: улыбаться, смеяться, шутить – все это мучило его и без того изнуренную душу, вопреки желанию, возвращая к тем воспоминаниям, в которых бледная, почти белая луна неподвижно висит в чистом небе; только что расступились тучи и свет падает на две фигуры, которые не различить во тьме ночи. Укитаке помнит страх, застывший в глазах Рукии, помнит каждое слово своего лейтенанта, его голос, он знает, умирая, тот улыбается. Прокручивая эти мгновения в голове, Джууширо понимал, что в отличие от Кайена ему не суждено умереть в бою, хотя бы от клинка своего товарища, смерть вымотает его, наиграется в салки и только тогда, когда у него не хватит сил протянуть руку, она предстанет перед ним, смеясь над его беспомощностью. Для него не существовало страшнее подобного ухода, Укитаке не хотел, чтобы его видели таким, но он и не знал, как этого избежать. Приходилось, мирясь, улыбаться независимо от желания хочешь этого или нет. Но что делать, когда тебя перестают слушаться собственные губы, и все чаще начинаешь замечать обеспокоенные взгляды своих подчиненных, кинутых исподволь. Запретить смотреть на себя? Начать угрожать? Укитаке поступил иначе, выбираясь из отряда в обеденный перерыв или во время ужина, когда рядовые и офицеры заняты друг другом, меньше всего обращая внимания на происходящее вокруг. Он выбирал прогулки в одиночестве, вдалеке от главных улиц. Прошла неделя, он всего раз виделся с Шунсуем и то мельком, занимаясь либо отчетами, либо исчезая с территории дивизии в неизвестном направлении, либо что-то писал на пергаменте, сидя целый день у себя в угендо. На своем рабочем месте, в кабинете капитана, Укитаке не задерживался больше чем на десять минут. Тем не менее, Кийоне и Сентаро позже всех остальных заметили перемены в поведении своего кумира, ибо, когда они спорили, Джууширо, как прежде, говорил мало, стараясь ненароком не подлить масло в огонь своим случайным словом. Но даже тогда они не знали что сделать, чтобы стало все как прежде.
Без Кайена Укитаке чувствовал себя как без рук. Потускнели краски. Или это осень пришла в Готей нежданно.

Стемнело, он не заметил наступления ночи, того, как всплыл на небе желтый диск – еще один день стремглав пролетел мимо него. Словно ветер оставил после себя ворох старых сухих желтых листьев на голой земле, так и Укитаке не запомнил ничего из того, что сегодня делал. Кажется, читал рапорты, а может быть любовался карпами в пруду. Вдохнув и выдохнув ночной воздух, капитан не обнаружил на языке привкуса лекарства или чая.
- Ты снова меня задержал. – Прощальный взгляд на то самое место, где трава, притоптанная семь дней назад, уже поднялась и выпрямилась, если повернуть голову можно увидеть пещеру в скале. Джууширо по неясной для себя причине воспользовался шунпо, чтобы вернуться на знакомые белые улицы, в позднее время окрасившиеся в темно-серый цвет.
Дальше, неспешным шагом, изображая на лице тихую, фальшивую радость,он направился в сторону своего отряда, в угендо, где просидев до самого утра, сможет уснуть всего на пару часов, позабыв обо всем на свете. В первую очередь, о самом себе.

Отредактировано Ukitake Jуuushiro (2011-09-17 02:28:28)

При взгляде на небо, Укитаке почудилось, что стоит протянуть руку и луна сама ляжет ему на ладонь, начнет лосниться, словно кошка. У нее ведь тоже нет хозяина, она одинока и предоставлена самой себе. Луна такая же независимая, яркая и гордая. "Интересно, кто из нас двоих был луной, а кто небом. Чем чаще я об этом думаю, тем сильнее сравниваю себя с лунным светом. Луна погасла, облака расступились, - я продолжаю освещать путь остальным звездам". Джууширо прошел через ворота с крупным иероглифом «тринадцать». Его встретили дозорные, которые вытянулись в струну, стоило белому пятну привлечь внимание их полусонных глаз. Хаори – символ заслуг, доказательство силы и опыта, бремя, обязывающее не сгибаться, держать спину прямо и хранить печаль утраты на бумаге досье, подписанном именем и спрятанном на дальней полке. Укитаке старался, но у него не получалось понять, как целая жизнь может уместиться на паре листках или в нескольких строках, обезличенных, черно-белых. Ему становилось не по себе, когда он представлял, что Кайен пополнит собой полки архива, где история его пути от рождения до смерти будет погребена под пылью. "В этом и заключается настоящее забвение".   
Воздух, пропитанный ночной свежестью коснулся его бледного лица, резко контрастирующего с окружающей мглистой, густой темнотой. Зашуршала листва на ветках дерева, растущего неподалеку от главного корпуса, мимо которого двигалась фигура капитана, похожая на призрак. Природа нынче звучала по-осеннему непредсказуемо: то тихо, почти шепотом сообщая о надвигающейся прохладе, то завывая перед сильным дождем, чьи крупные капли способны смыть всю позолоту с листвы и травы, хранившей память о лете.
Шел конец месяца – нелюбимое время капитана тринадцатого отряда. Наверняка, его рабочий стол завален личными делами тех, кто больше никогда не последует за ним. Папки напоминали дощечки с выжженными на них раскаленным железом именами, а место, где все они хранились, представляя хронологию, вызвали ассоциацию с кладбищем некрологов. Тихое и спокойное место - Укитаке бродил между полок архива, как между памятниками, изредка останавливаясь, чтобы взять в руки чье-то дело и вспомнить того, кому оно принадлежит. Ничто и никто не вечно, когда-нибудь о нем тоже будут вспоминать, лишь прочитав папочку с аккуратно вложенными в нее листочками бумаги, чью белизну будут подчеркивать ровные черные линии чужого почерка. К тому времени ему будет все равно, Джууширо уже все равно.
Он не почувствовал присутствие Уноханы не потому что она скрывала рейатсу – Укитаке знал ее достаточно хорошо, чтобы с уверенностью сказать, что если она поступает так то только в определенных ситуациях, к которым не относился ночной ее визит к нему – капитан заметил Ретсу только когда она с ним поздоровалась. В тот же миг он пожалел о своей невнимательности, ей достаточно было только посмотреть на него, чтобы понять его душевное состояние. Ответ на вопрос был отпечатан на его лице печатью печали, след от которой, он надеялся, никто не заметит во тьме. Как назло луна опрокинула на них свой серебристый свет. Но, несмотря на изобличающие Укитаке условия его встречи с Уноханой, он повел себя, как ни в чем не бывало, обычным для подобных ситуаций образом: улыбнулся доброй улыбкой.
- Все хорошо, спасибо за беспокойство, капитан Унохана. Еще один месяц пролетел, мой стол вот-вот сломается под весом документации и чтобы не быть похороненным под кипой бумаг, я вынужден был отложить мой поход к Вам в госпиталь. За что прошу меня простить.
Он бессовестно приукрашивал правду ложью, прикрывая истинное положение вещей, утаивая, что не так давно его здоровье выровнилось  после последнего приступа, нагрянувшего в самый ответственный момент. Если бы не кашель тогда, то Рукия не стала бы носить внутри себя камень вины, значительно превосходивший ее по весу и размерам, которые она сама установила.
- Сегодня прохладная ночь, Вы проделали не близкий путь досюда, к тому же были вынуждены ждать меня. Позвольте мне угостить вас чашечкой горячего чая и только тогда отпустить. Если Вы простудитесь, ваши подчиненные на километр не подпустят меня к госпиталю и к Вам тоже.
Смеясь над собственной шуткой, Укитаке отодвинул дверь в сторону, приглашая Унохану войти.
Луна светила во всю мощь, словно пытаясь заставить признаки отчаяния проявиться на его лице, но ей удалось только подчеркнуть ту горечь, которая пряталась за теплотой его улыбки, и которую можно было с чистой совестью принять за след усталости или переутомления.
Оказавшись в угендо, закрыв дверь за собой, Джууширо прошел мимо Уноханы, не проронив слова, и занялся приготовлениями чайной церемонии.